Содержание:

• Развитие и трансформация жанра жития в XVIII-XX вв.
• Характеристики агиографического жанра и их отражение в повести

Развитие и трансформация жанра жития в XVIII-XX вв.

Активное развитие русской житийной литературы на новом этапе приходится на XIX — начало XX вв. В этот период писались и издавались жития русских святых, которых канонизировали тогда же. Например, в XIX в. были изданы жития святого Иннокентия (Кульчинского; канонизирован в 1804 г.), святого Митрофана Воронежского (канонизирован в 1832 г.), святого Тихона Задонского (канонизирован в 1861 г.), святого Феодосия Черниговского (канонизирован в 1896 г.). А в начале ХХ в. напечатаны жития преподобного Серафима Саровского (канонизирован в 1903 г.), святого Иосафа (Горленко; канонизирован в 1911 г.), священномученика Патриарха Ермогена (канонизирован в 1913 г.), святого Питирима Тамбовского (канонизирован в 1914 г.), святого Иоанна (Максимовича; канонизирован в 1916 г.)

При этом важно, что наряду с таким видом церковной литературы, как житие, который продолжает существовать в указанных временных рамках, возник жанр так называемого биографического церковно-исторического труда, а также церковного жизнеописания. Он имел исследовательский характер, но при этом решал традиционные агиографические задачи.

Наряду с развитием житийной литературы в XIX — начале ХХ вв. шло и активное ее исследование и каталогизация.

Если вернуться немного назад и проследить историю жанра житий, то надо сказать, что житийные сборники, так называемые авторские именологии, первым стал создавать в XVIII веке святитель Димитрий Ростовский, собравший весьма пространные и подробны своды. Они формировались по календарному принципу и стали самыми популярными среди литературы подобного жанра.

Затем, середина XIX столетия ознаменовалась тем, что А. Н. Муравьев, православный духовный писатель и историк Церкви, и архиепископ Филарет (Гумилевский) предприняли попытку дополнить книгу Димитрия Ростовского созданием русских Миней-Четьих. Эти авторы пользовались в своих трудах древнерусскими житиями, которые сокращали и переписывали на русский язык. Переработанное ими издание, называемое «Жития святых на русском языке, изложенные по руководству Четьих Миней святого Димитрия Ростовского с дополнениями из Пролога», вышло в начале ХХ в. Этот сборник готовился целым коллективом авторов под руководством профессора Московской духовной академии С. И. Смирнова. Издатели ставили перед собой сложную задачу — исправление всех ранее выходивших текстов, принимая во внимание все агиографические и археографические исследования последних десятилетний.

В это же время священномученик архимандрит Никодим (Кононов) написал «Жизнеописания отечественных подвижников благочестия XVIII и XIX вв.». Его труд представляет собой свод материалов, собиравшихся долгие годы из различных духовных журналов, рукописей, епархиальных ведомостей. Эти жизнеописания довольно подробны и содержат указания на источники.

В середине XIX в. начали издаваться так называемые русские патерики. Они представляли собой собрания житий святых, обобщенных на основе географического признака. Жития излагались в них довольно кратко, но эти сборники ценны для истории тем, что включали в себя даже жизнеописания святых, которые не включались в общие своды. Для этой работы использовались местные предания, малоизвестные рукописи из местных хранилищ, краеведческая литература. Иногда изданию патериков предшествовали рукописные собрания житий — например, новгородский патерик Паисия Кривоборского 1830-1831 гг. издания.

Также в XIX в. были изданы жития святых Поместных Церквей, которые не вошли в труд святого Димитрия Ростовского. Русские агиографы обращали внимание прежде всего на жития тех святых Православных Церквей, которые оказывали существенное влияние на всю жизнь Русской Церкви. Так, Филарет (Гумилевский) обращался в своих трудах к житиям южнославянских, грузинских и афонских подвижников. Примечательны работы и таких авторов, как монах Азарий (Попцов), П. И. Иоселиани, М. Г. Сабинин, П. А. Соловьев, А. И. Гренков.

Наряду с развитием житийной литературы в XIX— начале ХХ вв. шло и активное ее исследование и каталогизация. В середине XIX века в Санкт-Петербурге Д. А. Эристовым был издан первый справочник, которые содержал обобщенные сведения по русской житийной литературе — «Словарь исторический о святых, прославленных в российской церкви, и о некоторых подвижниках благочестия, местно чтимых».

Церковь стремилась сделать жития доступными для широкого круга читателей, а не только для исследователей этих памятников письменности.

Знаменательной вехой стал труд В. О. Ключевского «Древнерусские жития святых как исторический источник». С него и началось более системное изучение русской житийной литературы. Историк, изучая русскую агиографическую литературу XI–XVIII столетий, разделил жития, принадлежавшие знаменитым агиографам (святым Киприану, Епифанию Премудрому, Пахомию Логофету) и менее известным авторам. Он обнаружил и опубликовал множество ранее не издававшихся житий, для чего исследовал огромный материал. Однако выводы В. О. Ключевского стали поводом для некоторого снижения у широкой аудитории интереса к житийной литературе: ученый охарактеризовал ее как шаблонную, не содержащую важных для истории страны фактов, и называл древнерусских агиографов не способными к творчеству.

Однако в самом конце XIX – начале ХХ вв. интерес к житиям снова возрастает, так как ее стали воспринимать не только как источник исторических знаний, но и как отражение философии былого времени и церковного сознания. В связи с этим чрезвычайно важен многотомник русской агиографии «Месяцеслов святых, всею Русскою Церковию или местно чтимых, и указатель празднеств в честь икон Божией Матери и святых угодников Божиих в нашем Отечестве» архиепископа Димитрия (Самбикина). Владыка собрал множество сведений обо всех канонизированных святых и многих подвижниках. Справочник содержал, помимо житий, канонизации, уставы празднования, иконографию, исторические сведения и прочее. Особенно ценен этот труд информацией, почерпнутой в местной краеведческой литературе, преданиях, легендах.

В то же время получили распространение просветительские издания житийной литературы, так как именно этот жанр преследует цель духовно-нравственного воспитания на примере жизни того или иного святого подвижника. Церковь стремилась сделать жития доступными для широкого круга читателей, а не только для исследователей этих памятников письменности. Для этого издавались сокращенные и переведенные на современный русский язык жития на весь год, делались публикации в периодических изданиях, сборниках, брошюрах. Среди таких работ можно выделить изложения житий, написанные Е. Поселяниным — духовным сыном Амвросия Оптинского. Автор выделял в своих текстах самое главное для нравственного воспитания и соотносил жития с современностью.

В конце ХХ в. предъявлялись строгие требования к составлению житий со стороны Русской Церкви. При этом множество сведений о святых и праведниках предлагались и излагались зачастую невоцерквленными авторами, атеистами. Поучения, записи бесед имели весьма индивидуальную форму из-за особенных обстоятельств жизни Церкви. В «Справке о работе Комиссии по вопросу канонизации местночтимых святых» (1989-1998 гг.) приведено немало примеров того, как синодальная комиссия не могла дать согласие на канонизацию какого-либо подвижника благочестия из-за «недостаточности представленных сведений», рекомендовала «продолжить изучение жизни», уточнить, отредактировать и т. п.

Пожалуй, полнее всего влияние епифаниевского текста ощущается именно в повести Б. Зайцева «Преподобный Сергий Радонежский».

Понятно, что жития многих Божиих угодников, канонизированных с 1918 по 1978 гг., не смогли издаться отдельными книгами, а печатались в Журнале Московской Патриархии: жития святого Софрония (Кристалевского), священномученника Иосифа, равноапостольного Николая (Касаткина), святого Иннокентия (Вениаминова), святого Мелетия (Леонтовича). Некоторые тексты были внесены в месяцесловы (праведник Иоанн Русский, преподобный Герман Аляскинский). И, конечно, особый пласт агиографической литературы составляют жизнеописаний святых Русской Православной Церкви в конце XX — начале XXI столетий.

Как бы то ни было, жанр жития — явление устойчивое и традиционное, формировавшееся на протяжении многих веков и мало изменившееся во времени. При этом культура, в том числе и литературная, коренным образом отличается от культуры, органической частью которой являлся житийный жанр. В современную эпоху, в которой даже классический литературный язык А. С. Пушкина и Ф. М. Достоевского с трудом воспринимается иными читателями, житийный канон, отражающий литературные нормы и мировоззрение средних веков христианства, едва ли будет до конца понятен даже для верующего человека. И здесь помогают художественные произведения, рассказывающие о жизни и подвигах святых. К ним и относится повесть Б. Зайцева «Преподобный Сергий Радонежский». Она является частью обширного пласта литературы, посвященной великому русскому подвижнику ХIV в.

Характеристики агиографического жанра и их отражение в повести

Прежде чем говорить о повести Б. Зайцева, необходимо отметить, что в описании жизни и дел основателя Троице-Сергиевой Лавры можно выделить три подхода: житийный, богословский и историографический.

Житийная линия, конечно, берет начало от Епифания Премудрого. К изложенному выше следует добавить: в XIX в. жизнеописания Сергия Радонежского были составлены также московскими митрополитами Платоном (Левшиным) и Филаретом (Дроздовым), а в XX столетии — Патриархом Московским и всея Руси Алексием (Симанским).

Но бережнее всего к тексту Епифания Премудрого отнесся архимандрит Никон (Рождественский), создавший труд «Житие и подвиги преподобного и богоносного отца нашего Сергия, игумена Радонежского и всея России чудотворца», который издан в 1885 г.. Он называет Епифания блаженным и преподобным, присным и ближайшим учеником преподобного Сергия, который старался в себе самом воплотить добродетели своего великого наставника, прошел под его руководством жизнь духовно-подвижническую и потому смог лучше, чем другие, описать жизнь своего святого старца.

При этом текст написанного Епифанием Премудрым жития вдохновлял не только церковных писателей: он перерабатывался, обрабатывался, вплетался в сюжеты светских произведений. История семьи Сергия Радонежского, рассказанная Епифанием, использована Д. М. Балашовым в романе «Симеон Гордый», им же написана и «Похвала Сергию».

Но, пожалуй, полнее всего влияние епифаниевского текста ощущается именно в повести Б. Зайцева «Преподобный Сергий Радонежский», изданной в 1925 г. в Париже. Размышляя о том, почему мальчик Варфоломей стал одной из величайших слав России, народным святым, автор находит ответ на этот вопрос в первом жизнеописании преподобного Сергия, сохранившем его простоту, правду, святость, любовь к Истине.

Если же говорить о богословской линии в житиях преподобного, то она представлена, например, трудами свящ. Павла Флоренского.

Наконец, в русле историографического направления писали о преподобном Сергии и уже упомянутые В. О. Ключевский, Е. Е. Голубинский и др.

Б. Зайцев, работая над жизнеописанием преподобного Сергия, безусловно, опирался на все три подхода (и житийный, и богословский, и исторический), но собственно богословским рассуждениям автор уделял меньше внимания. Для него важным было прежде всего воссоздать облик любимого русского святого, напомнить о событиях его жизни. Поэтому в большей степени писатель использовал агиографические и историографические труды, соединив в своем тексте черты как житийной, так и исторической литературы.

М. В. Ветрова отмечает: «Сравнивая художественные особенности повести Б. Зайцева с поэтикой агиографической литературы, следует учитывать тот долгий путь развития и становления жанра жития, который вылился в существующее многообразие форм, характерное для него».

Преподобный Сергий предстает как конкретно-историческая личность, ярко воплотившая в себе все истинно человеческое.

В примечаниях к своему произведению Б. Зайцев неоднократно ссылался на упомянутую выше работу профессора е. е. Голубинского, послужившую для него основным источником исторических фактов об эпохе и жизни преподобного Сергия. Вместе с тем писатель не стал создавать очередное историческое исследование о святом, а пошел по собственному пути. Как указывает А. М. Любомудров, «Зайцев — прежде всего художник, а не историк или богослов. Его талант всегда был направлен на открытие человеческой личности. Поэтому определяющей чертой книги стало создание живого облика Сергия, а точнее — его воссоздание».

Будучи православным художником, Б. Зайцев сумел не только открыть главное в личности Сергия, но и постигнуть смысл истории глубже, чем это удавалось авторам, которые ограничивались изложением фактов. В этом писатель приближается к древнерусскому биографу, который, по утверждению В. О. Ключевского, «смелее и шире летописца обнимал русскую жизнь… древнерусская мысль не поднималась выше того исторического понимания, какое усвоила и развила литература житий».

В основе повести лежит изображение пути к Богу. Б. Зайцев показывает не частный фрагмент условной жизни, а реальную, переросшую в жизнь борьбу за восстановление цельности и полноты человеческого существа.

Он выступает достойным жизнеописателем в повести. Основываясь на фактографической канве Епифания Премудрого, автор внимательно прослеживает жизненный путь преподобного — от самого его рождения до кончины; скрупулезно отбирает события, выпукло представляющие характерологию движения святого от «скромного безвестного юноши Варфоломея» к «прославленнейшему старцу».

Во многом писатель обнаруживает биографию подвижника в ярких, уже известных образах — это «Видение отрока Варфоломея», «Явление Богоматери преподобному Сергию». В свете исторических образов и документальных свидетельств преподобный Сергий предстает как конкретно-историческая личность, ярко воплотившая в себе все истинно человеческое.

Писатель во всяком историческом событии как глобальном, так и незначительном видит действие руки Божьей.

Однако в «Преподобном Сергии Радонежском» Б. Зайцев показывает себя не только жизнеописателем, то есть создателем «портрета», «биографии» святого. Он выступает в роли автора жития, повествуя историю преображенной подвигом и благодатью Святого Духа человеческой личности; запечатлевает отшельника в движении к высшей точке его духовного развития — обожению. В изображении Б. Зайцева обожение для преподобного Сергия Радонежского — не отвлеченная концепция, но факт внутренней реальности.

Подвижник показывает путь прямого, ровного восхождения от мальчика к святому.

На первом этапе (глава «Отшельник») Сергий достигает психологического катарсиса — онтологического очищения души от греха.

Вторая ступень (глава «Общежитие и тернии») демонстрирует: святой игумен сподобляется в видении духовного созерцания Небесных Тайн.

На третьем этапе (глава «Вечерний свет») преподобный старец через явление Богородицы восходит к мистическому познанию через Нетварный Фаворский Свет самого Бога, Иисуса Христа. Здесь в экстатическом восхищении подвижника на Небо, к Царице Небесной (которое венчает житийную повесть), Б. Зайцев видит вершину духовного развития преподобного. Благодаря обращению к этому эпизоду жития — «Явлению Богоматери преподобному Сергию», писатель преподает спасенно-обоженный образ радонежского игумена, его святую «икону».

Таким образом, Б. Зайцев осознанно и целенаправленно принимает в качестве незыблемой ценностной доминанты Православие. Писатель восходит к вере во Христа, предполагающей центром духовной жизни Воскресение Бога. В своем диссертационном исследовании П. В. Коряков отмечает: «Автор ратует за возвращение к Святой Руси; он культивирует литературную традицию Епифания Премудрого, высвечивающую вечное, непреходящее начало в человеке».

Неслучайно в работе над жизнеописанием святого Б. Зайцев избегал политизации образа преподобного Сергия. Писатель подчеркивает, что юноша Варфоломей «меньше всего думал об общественности, уходя в пустыню и рубя собственноручно «церквицу»: а оказался и учителем, и миротворцем, ободрителем князей и судьей совести». В этом автор расходится с историками, видевшими в Сергии прежде всего государственного деятеля.

Писатель подчеркивает, что преподобный, долгое время уклонявшийся от игуменства, отказавшийся от митрополичьей кафедры и всю жизнь искавший уединения, принимает участие в «печальных делах земли», ведомый Божиим Промыслом.

Такое понимание пути преподобного является следствием православного взгляда на историю, который был характерен для Б. Зайцева. Писатель во всяком историческом событии как глобальном, так и незначительном видит действие руки Божьей.

Поэтому, отмечая в очерке Б. Зайцева элементы историографии, не следует забывать о том, что это историография особого рода, вскрывающая в событиях материального мира их духовный смысл: «Борис Зайцев передал нам его образ как живую историческую личность и символ неуничтожимых духовных ценностей, иконописный лик с легендарными чертами, русский национальный характер “особого, высшего его склада и строя”… обозначив всем ходом повествования чувство духовного родства с людьми подобного типа. В творческом сознании Б. Зайцева Сергий — канонический святой, принявший легендарные черты, но вместе с тем живая личность, в жизнеописании которой писатель выявил эпохальные черты духовного становления и передал их читателю с высоты 500-летнего временного разрыва ярко, свежо, приподнято, в живости картин и красок. Все “привнесения” автора в традиционные формулы жанра средневековой агиографии органично входят в структуру текста, не разрушая символического образа, а дополняя его развернутыми эпитетами, сравнениями, метафорами, которые “нагружают образ воздухом и простором”… Чудесный образ Сергия — результат слияния импрессионистической поэтики с древнерусским каноном, породивший трансформированный, но в основе своей средневековый образ, который вобрал в себя духовность нового поколения подвижников. Образ Сергия, своеобразно реконструированный писателем и вновь засиявший в чистоте и первозданности, в житии самодовлеющ. При всех экскурсах в историю, создающих конкретно-исторический фон жизни преподобного, подчеркнута сверхисторичность облика Сергия, являющегося живительным "озоном" на все времена».

Стоит сказать еще раз: к такому осмыслению личности и судьбы преподобного Сергия близка точка зрения историка В. О. Ключевского, который в своей работе «Значение преподобного Сергия для русского народа и государства» соединил исторический и церковный взгляды на роль святого в судьбе России. Для автора имя Сергия — «это не только назидательная, отрадная страница нашей истории, но и светлая черта нашего нравственного народного содержания». Главной заслугой преподобного историк считает нравственное воспитание народа и поэтому основное внимание уделяет раскрытию воспитательных итогов его деятельности.

Б. Зайцев, несомненно, разделяет подобную точку зрения. Писатель указывает еще на один подвиг преподобного — распространение монастырей, в которых продолжилось духовно-нравственное воспитание народа, начатое Сергием. По мнению автора, именно благодаря «игумену земли русской» появился новый тип человека, способного победить «в поединке с Ханом»: «Исторически Сергий воспитывал людей, свободных духом, не рабов, склонявшихся перед ханом. Ханы величайше ошибались, покровительствуя духовенству русскому, щадя монастыри. Сильнейшее — ибо духовное — оружие против них готовили «смиренные» святые типа Сергия, ибо готовили и верующего, и мужественного человека. Он победил впоследствии на Куликовом поле». Такова историографическая концепция автора очерка.

Композиция «Преподобного Сергия Радонежского» также соответствует житийному этикету.

Помимо сказанного, следует отметить, что строгое следование этикету, характерное для агиографической литературы, влияло и на построение житий, и на композицию повести Б. Зайцева. Все события, не соответствующие требованиям канона, оставались вне поля зрения агиографов. Вошедшие в текст жития факты излагались в определенной последовательности. Придерживается установленных правил и Епифаний; в написанном им житии такие словесные формулы, как «следует знать», «нужно рассказать», «должно следовать» встречаются достаточно часто, например: «Эти рассказы о создании монастырей учениками святого должны следовать за рассказом об основании монастыря, который был на Дубенке».

Композиция «Преподобного Сергия Радонежского» также соответствует житийному этикету. Б. Зайцев в своем повествовании соблюдает последовательность, необходимую для изображения жизни святого. Но в некоторых случаях писатель отступает от заданной схемы, например, две вставные главы — «Преподобный Сергий и Церковь» и «Сергий и государство» — нарушают линейность повествования. Кроме того, отклонением от жанрового этикета является и то, что основное внимание автора ХХ в. сосредоточено именно на облике преподобного Сергия, в то время как Епифаний, согласно требованиям агиографического жанра, наиболее подробно описывает подвиги и чудеса святого, а также его роль в распространении монастырей на Руси.

Тем не менее житийная этикетность в произведении Б. Зайцева проявляется и в том, что автор постоянно подчеркивает, что единственным «водителем» в жизни преподобного Сергия всегда была воля Божия. Б. Зайцев, как и Епифаний, не признает иной мотивации поступков святого, кроме выполнения предначертанного Богом. Даже когда с обычной точки зрения преподобный совершает «шаг загадочный», автор подчеркивает, что не все можно постигнуть «малым разумом», и не людям, с их слабым умом размышлять о том, что для них сокрыто: «Как можем мы знать его чувства, мнения? Мы можем лишь почтительно предполагать: так сказал внутренний голос».

Таким образом, в своей повести «Преподобный Сергий Радонежский» Б. Зайцев, соединив черты как житийной, так и историографической литературы, остался при этом прежде всего православным человеком и русским художником. Автор смог напомнить читателям о жизни и подвиге великого святого, призванного вновь разбудить в народе уснувшие духовные силы и указать путь к возрождению России.

Автор: иерей Иона Скрипник

Источник: Православие.ру